«Развитие новых медиа важно не само по себе, а своим эффектом – трансформацией коммуникаций»
Современные информационно-коммуникационные процессы усложняются, исследовательские практики медиатизируются. Как на эти вызовы отвечает российская историческая наука? Об этом интервью с Олегом Реутом, доцентом кафедры истории стран Северной Европы Петрозаводского государственного университета.
— Вы известны как специалист по новым медиа, и в Ваших работах часто встречается термин «медиатизация». Новые медиа и Интернет меняют всё, с чем соприкасаются. Распространяется ли это на историю?
— Медиатизация – разнонаправленный процесс.
Медиатизируется всё, что возможно перевести в цифровой формат, то есть дигитализировать. Можно говорить о твиттеризации общения, викизации знания и т.п. Развитие новых медиа важно не само по себе, а своим эффектом – трансформацией коммуникаций: между СМИ и аудиторией, между властными и общественными институтами, между академическими сообществами и непрофессионалами. Это не могло не коснуться и коммуникации по поводу прошлого.
— То есть, по Вашему мнению, за время существования в нашей стране новых медиа – за последние двадцать лет – общественные ожидания от истории и социальные функции исторического знания существенно изменились?
— Конечно. Проблематизирование исторического знания не может быть неизменным. К началу 1990-х годов оказалась востребована «история факта«. Предполагалось, что функции профессиональных исследователей должны редуцироваться до выявления и донесения публике набора достоверных сведений. У потребителей исторического знания был устойчивый запрос в отношении науки: предоставить аутентичную и валидную информацию. А достоверность этой информации оценивалась по степени фактического отсутствия привносимого исследователем субъективизма. Получалось, что только некие идеальные подлинность и правильность могут суммарно формировать достоверность, а собственно продукт исторических исследований, таким образом, не должен был вызывать сомнений и расхождений в оценках.
— Да, ведь именно к этому периоду относятся первые на постсоветском пространстве попытки написания совместных школьных учебников по истории. Насколько я помню, в них предполагалось включать только те факты, которые не вызывали споров у сторон.
— Вот именно. Указанный запрос на предоставление исключительно фактографического материала объяснялся желанием россиян по возможности быстрее преодолеть идеологическое прочтение истории, которое до этого прививалось на протяжении нескольких поколений. А в фактах, которые устраивали всех участников подобных проектов, виделся способ преодоления последствий авторитарного отношения к сфере общественно-гуманитарных взаимодействий.
— Но эти учебники так и не были написаны.
— Потому что, с одной стороны, очевидно, что в истории практически нет «чистых» фактов, которые можно было бы отделить от интерпретаций. С другой стороны, в обществе стала проступать готовность к ренессансу ограничений кажущегося бесконечным фактологического потока. И тогда востребованной оказалась «история мнений«. Важность собственно факта в общественном сознании уступила место доступности его авторской трактовки.
— Какими чертами обладает «история мнений»?
— Главная черта – фиксируется спрос на авторитетное мнение, которое почти автоматически наделяется качествами подлинности, верности и надежности. Однако носителями указанных мнений вовсе не обязательно выступают представители профессионального сообщества историков. В сторону понижения изменились требования к экспертно-академической статусности интерпретаторов, претендующих на артикуляцию исторического знания.