Телевидение, которое столь изысканно препарируется Додолевым в его работе, из всех видов СМИ для меня – самое не любимое. Даже еще хуже: все остальные виды СМИ для меня вполне приемлемы, а телевидение – нет. Я, кстати, знаю, о чем говорю: по многу раз пробовал и то (печать), и другое (радио), и третье (ТВ), а сейчас еще и четвертое (Интернет-СМИ). Поясню. Когда в начале 90-х Анатолий Малкин и Кира Прошутинская (о них еще будет речь впереди), собирая в передачу «Пресс-клуб» журналистов из разных СМИ, присматривались к ним на предмет – а кого бы можно было оставить у себя, на «Авторском телевидении», — они среди прочих присмотрелись и ко мне, корреспонденту «МК», а затем газеты «КоммерсантЪ-daily». Я даже снял, помнится, пару сюжетов для «Пресс-клуба» — на Бутовском полигоне НКВД (там, по всем данным, расстреляли моего деда в феврале 1938-го), потом что-то про Новый год. Но я посмотрел, пообщался в студии с людьми, побродил по техцентру «Останкино», поучаствовал в ночных монтажах и… решил не ходить на ТВ. Они там все готовы друг другу глотку перегрызть за одну секунду эфира в самое смотрибельное время (ну, если не все, так многие). Во второй книге трилогии TVlution, “Влад Листьев. Пристрастный реквием” тот же Додолев воспроизводит сценку в останкинском буфете: главный персонаж книги пророчески замечает, что в Останкино «проще убить человека, чем пропустить его вперед». А все почему? Потому что на ТВ, мы это знаем, из всех видов СМИ самые большие заработки. Но я не хотел (и по-прежнему не хочу) никому глотки грызть, и поэтому не пошел на ТВ работать. В конце концов, тогда моими «простынями» в «МК» на историческую тему вся Москва зачитывалась, а после «Пресс-клуба» начали и в метро узнавать, и мне этой славы вполне хватало.
Есть и еще одна причина, по которой я не пошел на ТВ и не люблю этот вид СМИ. Году этак в 1993-м Владимир Яковлев, основатель издательского дома «КоммерсантЪ», направил меня директором филиала газеты «КоммерстантЪ-daily» в Санкт-Петербург. Я тогда на всякий случай запасся рекомендательным письмом тогдашнего помощника президента России Сергея Станкевича (дай Бог здоровья, недавно видел в какой-то дурацкой передаче), друга всех журналистов страны, — к тогдашнему губернатору города на Неве Анатолию Собчаку (светлая ему память).
Анатолий Александрович тогда меня, помнится, радушно принял, мы обменялись, несмотря на разницу в возрасте и положении, мнениями о происходящем в стране (ни больше – ни меньше, как будто и от меня что-то зависело), а Анатолий Александрович даже пожаловался на своего пресс-секретаря Муравьеву, которая находилась в подчинении и получала зарплату у него как у губернатора, но на всех углах его же и ругала. Время тогда было дикое и одновременно великое: люди наперебой демонстрировали свои самые лучшие и самые худшие качества. Можно было, стоя по колено в человеческой же грязи, общаться с кем-то очень и очень достойным. Таким был (и остается для меня) Анатолий Александрович Собчак, который к концу разговора уже почти предложил (во всяком случае намекнул), что будет рад видеть меня в своей пресс-службе. Но речь не об этом, а о том, напомню, отчего я телевидение не люблю. И про семейство Собчаков, кстати, в трилогии Додолева – масса любопытного. Продолжаю по теме.
Директора филиала газеты «КоммерсантЪ-daily» тогда в Санкт-Петербурге звали на все мало-мальские презентации: открывается кондитерская – зовут, отель новый – опять зовут (я чуть не спился тогда, но удержался). А однажды позвали на открытие прямого авиарейса Петербург – Мюнхен (во всяком случае точно – в какой-то германский город). От мэрии был объявлен Собчак, но пришел какой-то маленький, незаметный человечек, который всей своей манерой поведения старался сделаться еще незаметнее. Брюки у него чуть пузырились на коленках, но были тщательно отглажены, ботинки – дешевые, отечественные, но до блеска натертые. Я тогда еще подумал: вот, не ворует, наверное, человек, на зарплату живет, хотя и в мэрии работает (а, может, тогда у него просто возможностей не было). Когда этот человечек говорил речь про то, как, мол, хорошо и замечательно, что у нас, наконец, открывается прямой рейс Петербург – Мюнхен, он от стеснения все время покачивался и смотрел куда-то в сторону (заметьте: он и сейчас никогда собеседнику в глаза не смотрит, стесняется, наверное, по-прежнему). Я тогда, помнится, спросил у своих в коррпункте – кто, мол, это такой вместо Анатолия Александровича на презентацию пришел? Ребята мне посоветовали буквально не обращать внимания – это, де, его (Собчака) бывший охранник, его в благодарность председателем Комитета по внешним связям назначили. Я и не обращал внимания. И не жалею об этом. Правда, вынужден обращать внимание теперь.
Так бы и пребывал этот маленький человечек в безвестности, где ему самому, по всему заметно, было так хорошо, если бы его не сделали президентом России в 2000-м году тележурналисты. Почти что насильно. Вот за это еще я конкретно не люблю телевидение: за то, что из любого охранника оно в одночасье может сделать за короткое время хоть президента, хоть Господа Бога, которому все молиться начнут. И ведь молятся практически.
Но телепередача «Взгляд» — исключение, потому что этот «продукт» (как нынче принято говорить) — часть меня самого. Когда шла трансляция «Взгляда», у меня что-такое в мозгу происходило непонятное – ощущение, что «сюр» какой-то, что быть такого не может, сейчас за ними прямо в прямом эфире придут люди в штатском и отведут «куда надо». Я даже сам с собой пари заключил – на то, что следующего эфира точно не будет. И когда появлялись снова и снова ведущие «Взгляда» — Захаров, Политковский, Мукусев, Любимов, Листьев и тот жеДодолев, я думал… ничего я не думал: жадно слушал и смотрел.
Хотя вообще-то они ничего «такого» там, в своей передаче, не делали и не говорили – если вспомнить, или просмотреть те эфиры сейчас. Возьмите, к примеру, и перечитайте речь Андрея Дмитриевича Сахарова на 1-м съезде союзных депутатов, или выступление Бориса Ельцина на партконференции (когда Егор Лигачев сказал «Борис, ты не прав»), — ничего особенного. А тогда… когда Цой прямо в эфире спел свое «перемен, мы хотим перемен», у меня возникло чувство справедливости (я уже забыл, что оно вообще есть, с тех самых пор ни разу не испытывал его). Оно было примерно таким же, как когда Горбачев решил вывести войска из Афганистана: я тогда, совсем сопляк еще, писал ему (Горбачеву) длинное и убедительное (как я думал) письмо – на тему, что надо вывести войска из Афганистана. И пока я писал, по телевизору сказали, что СССР выводит войска… Тогда у меня возникло такое же, как когда Цой пел в эфире, ощущение – типа: «Вот, а я что говорил?!».
И как же много я узнал о себе из книжки Додолева про «Взгляд»! Оказывается, милые моему сердцу Анатолий Малкин и Кира Прошутинская имели самое непосредственное отношение к созданию «Взгляда» — то есть, значит, и я, через них, имел к этому отношение. И Эдуард Сагалаев, с которым мы однажды в бане вместе выпивали после одного из съездов Союза журналистов (когда он в нем председательствовал): конечно, не так «мы», как Сагалаев и я, а так, что Сагалаева пригласил и был сам Павел Гусев, еще мк-шники, и только одним из них, самым, наверное, «сопливым», был я — на дальнем конце стола (но, ведь, в бане, но, ведь, выпивали!).
Была, кстати, в то время еще одна знаменитая телепередача, о которой я уже упоминал в связи со своей персоной: «Пресс-клуб», как и «Взгляд», тоже сделали Анатолий Малкин и Кира Прошутинская. И как же было приятно, когда на юбилей передачи пригласили всего десятерых ее участников (а их были сотни!), и одним из них был я. Вместе с Александром Градским и Димой Быковым, в частности, и другими известными и уважаемыми людьми (хотя что там делал я – не понятно). Можете себе представить? Рассказываю об этом к тому, что на одном из эфиров «Пресс-клуба», в съемках которого принимали участие члены ГКЧП (был, в частности, премьер Павлов), Александр Градский своим знаменитым, с хрипотцой, голосом убедительно так заявил: «Журналюг я не люблю» — по поводу, кажется, того, насколько все наперебой старались плюнуть в сторону членов ГКЧП. Между прочим, — это я теперь понимаю, — для того же Павлова нужно было обладать определенным мужеством, чтобы придти в эфир телепередачи и сидеть в одной студии с несколькими десятками озверелых журналюг. А он пришел, его никто не заставлял.
Это я все к тому, что журналистов я тоже недолюбливаю. Хотя и преподаю с некоторых пор историю журналистики на журфаке МГУ и в Гуманитарном институте имени Дашковой. И делаю это с радостью, с удовольствием. Потому что не только одно плохое есть в истории этой профессии. Есть и еще хуже — как с выборами президента в 2000-м (и со всеми последующими выборами), а есть и хорошее – как с телепередачей «Взгляд», выходившей как первый и последний (вот-вот закроют) глоток свободы. И в конце концов я наверное все же завидую телевизионщикам. Вон, Додолев – его до сих пор на улице узнают. А меня – нет. А так хочется, чтоб узнавали!
Кстати, Додолев, хотя и перешел на уровень книжного писательства, остался журналистом. Ему не раз, я просто знаю, в течение карьеры предлагали (как и многим из нас) занять чиновничье кресло. И многие из нас позанимали эти кресла. Но Додолев предпочел остаться журналистом. И заслуживает за это отдельного уважения. Читайте книгу. Она – обо мне:)
Текст: Антон Антонов-Овсеенко
Источник: Частный корреспондент