Уильям Томас Стэд, chaskor.ru

100 лет назад затонул Титаник. Среди погибших был Уильям Томас Стэд (1849-1912). Он был заметной фигурой в английской журналистике и политической жизни на рубеже двух веков в поздне-викторианскую и эдвардианскую эпоху. Карьера его началась очень рано. Всего 22 лет от роду (1871) он уже был редактором провинциальной газеты «Northern Echo», которую сумел сделать влиятельной, а десять лет спустя редактировал в Лондоне «Pall Mall Gazette» (в наши дни она называется «Evening Standard»; ее владелец теперь русский магнат А.Лебедев, в чем есть некоторое странное совпадение, как будет видно из дальнейшего). Еще десять лет спустя Стэд создал ежемесячник «Review of Reviews». Это была уникальная инициатива высококачественной журналистики.

Стэд был не просто крупным профессионалом-новатором и в сущности одним из отцов современной журналистики. Он был политический campaigner, то есть агитатор, активист с очень сильным моралистическим оттенком – филантроп, добродел (do-gooder).

Стэд был и пророком грядущей гегемонии прессы как четвертой власти, выдвинув агрессивный проект «власти журналистики» и всю жизнь боролся за независимость прессы как важного элемента системы социального контроля. По убеждениям он был радикальным либералом и, как мы сказали бы теперь, борцом за «права человека». Он также исповедовал гуманистический пацифизм, был увлеченным прогрессистом. Ему был свойствен специфический англосаксонский «либерал-империализм» (теперь мы сказали бы «глобализм»), поскольку он видел в Англии и Америке «паровоз» мирового прогресса. Такие убеждения в комбинации со скромным происхождением не давали возможности Стэду заниматься парламентской политикой в Англии того времени. Несомненно журналистика для него была ареной, где он реализовал свой политический темперамент и страсть к социальному проектированию (недоброжелатели сказали бы «прожектерству»).

Стэд возглавил несколько важных морально-политических кампаний еще в XIX в. В 1876 г. он привлек внимание к турецким зверствам на Балканах. Тогда же он стал на сторону ирландской автономии (гомруль). В 80-е годы Стэд выступал против торговли женщинами. Чтобы доказать, что подобное существует, он решился на провокацию: купил девочку, пошел за это под суд и в тюрьму. Этот эпизод, пожалуй, лучше всего демонстрирует темперамент и профессиональную одержимость Стэда. Еще позднее Стэд оказывается горячим противником англо-бурской войны, а затем становится одним из первых активных «борцов за мир».

Обеспокоенный возрастающим напряжением в Европе, Стэд пытался наладить взаимопонимание между английской и немецкой общественностью, занимаясь, как сказали бы теперь, «народной дипломатией». Смерть застала его в разгар этой деятельности. Всегда норовивший быть в центре событий и всеобщего внимания, Стэд оказался на борту «Титаника» во время его рокового рейса в 1912 г. и погиб вместе с ним.
Был Стэд замешан и в российские дела. Все началось с того, что еще подростком он попал на службу к российскому консулу (в Ньюкасле). Затем свел близкое знакомство с Ольгой Алексеевной Новиковой (урожденной Киреевой), державшей влиятельный салон в Лондоне. Новикова была настойчивым проводником панславистского дела в Европе и увлекла русофильством совсем еще молодого Стэда [2].
Во время Балканского кризиса 1876 г. Дизраэли проводил антирусскую политику. Его соперник лидер либералов Гладстон изменил эту ориентацию, что произошло не в последнюю очередь благодаря уговорам Ольги Новиковой и шумной кампании в прессе, оркестрованной Стэдом.

Удостаивался Стэд и аудиенции у Александра III. Тут также не обошлось без Новиковой; она была крестницей Императора Николая I. Затем Стэд помогал Николаю II в организации Гаагской конференции. Он несколько раз встречался с Николаем и адресовал ему ряд писем. С тех пор он чувствовал себя конфидентом и чуть ли не ментором царя. Почти тогда же Стэд затеял оживленную дискуссию с Плеве, защищая финляндскую автономию, которую тогда стали урезать. Его письмо по этому поводу было перепечатано по всей Европе, кроме России. И, наконец, Стэд оказался в центре российской политики в самый критический момент российской истории, в сентябре 1905 г., в канун первой русской революции.
Это было время общественного возбуждения, острых политических дискуссий и спазматических законодательных инициатив, радикально изменивших конституционное устройство русского общества. 6 августа был опубликован Манифест, учреждавший государственную Думу. Был предложен и избирательный проект, так называемый «булыгинский». Как известно, он не удовлетворил просвещенную российскую публику. Особенно критически были настроены лево-либеральные, по преимуществу интеллигентские круги. Проект не предусматривал всеобщего избирательного права, на чем так настаивали либералы из земских кругов. Также еще не был провозглашен Habeas Сorpus и не были гарантированы основные гражданские права — собраний, объединений, печати. Их провозгласил несколько позже Манифест 17 октября.

У.Т.Стэд посетил Петербург, Москву и несколько провинциальных городов (Нижний Новгород, Киев, Самару, Саратов, Одессу, Пермь, Орел) в сентябре 1905 г. — между двумя Манифестами. В это время в российских столицах было много иностранных журналистов все более обострявшийся кризис привлек общее внимание. Понятно, что такой заинтересованный русофил как Стэд не мог остаться в стороне. Несколько позже, выступая перед российским либеральным истеблишментом он ясно определил свои профессиональные мотивы: «Для людей, изучающих политическую эволюцию, Россия в настоящий момент самая интересная страна в мире».

Стэд сравнивал Манифест 6 августа со знаменитой английской «Magna Carta». Он напоминал, что фундамент английских учреждений (политических институтов или гражданского общества.) был заложен 600 лет назад «во время кровавой междоусобной войны», а в России он теперь «заложен по воле Царя». Это, по выражению Стэда, проект в области экспериментальной политики. Он считал этот проект большой исторической новинкой («это явление столь ново») и полагал, что перед Россией открываются невиданные перспективы: «Здесь в Петербурге в муках рождается новое Государство, и его грядущая слава затмит Империю, которой оно наследует». Но, как мы увидим, Стэда привел в Россию не только профессиональный инстинкт журналиста и самоучки-политолога.

Несколько неожиданно его визит оказался одним из центральных событий осени 1905 г. Во всяком случае, пресса уделяла Стэду поразительно много места. В дюжине российских серьезных газет и еженедельников помещались сообщения о его встречах с влиятельными государственными фигурами (включая самого Николая II), его выступления в разных собраниях перед представителями общественности, его собственные статьи и статьи о нем видных политических журналистов. Он включился в местную политическую жизнь как пропагандист определенных взглядов на политическое устройство России и, согласно упорным слухам, которым он давал много пищи, в роли посредника между монархией и либералами. На месяц Стэд оказался самой заметной фигурой на общественной сцене обеих столиц. Вот как об этом писала газета «Слово»: «Мистеру Стэду наши газеты отводят не меньше места, чем Государственной Думе или университетскому вопросу. Печать разделилась на партии: одни — за Стэда, другие — против. Почтенный английский публицист перепутал все направления. Князь Мещерский его ругает, г-н Грингмут хвалит, «Сын отечества» оказался о одном лагере с «Гражданином», а «Новости» берут на себя защиту «доброго странного малого». Словом, ничего понять невозможно».
Почему такой шум и неразбериха? В самом деле, зачем Стэд приехал в Россию?

Чего он добивался? Являлся ли он, как сам настаивал, борцом за эмансипацию и «англификацию» России и ее политической системы? Или он просто был гиперактивным невротиком? Был ли Стэд игрушкой в руках циничных манипуляторов из верхних эшелонов российского административного истеблишмента? Или он сам напросился выполнять поручение политических сил, близких ко Двору? Несколько журналистов и видных политиков (Кузьмин-Караваев или Амфитеатров, например) открыто обвиняли его в том, что он помогает силам политической реакции тормозить процесс либерализации в России. Российские газеты, ссылаясь на английские, сообщали, что у Стэда была миссия помочь власти провести в жизнь булыгинский проект избирательного закона. Лидер российских либералов Милюков назвал Стэда «парламентер официальных русских сфер». Среди историков этого периода упорно держится слух, что Стэд был платным агентом царизма в Англии и в этом конкретном эпизоде, хотя никто, насколько мне было известно к 2002 году, когда я дорабатывал подробный очерк об этом эпизоде, не искал материалов, подтверждающих эту версию). Кажется неправдоподобным, что Стэд действовал по сговору с властями и их инструкциям. Это не вяжется с его характером. Им могли манипулировать; это вовсе не исключено, хотя вряд ли и манипуляторы действовали вполне сознательно и по какому-то заготовленному заранее рациональному плану

Но так или иначе, визит Стэда в русские столицы в сентябре 1905 года и разгоревшийся вокруг него политический скандал создали своего рода лабораторную ситуацию, позволяющую лучше понять стиль российской умственно-политической жизни времени. Стиль, явно сохранившийся до наших дней. Об этом ярком коротком эпизоде мой очерк «Незваный примиритель». Я выполнил эту работу для «Журнала русской истории» (РГГУ) в 1999-2002 году, но журнал выходил через пень-колоду его редактор, похоже, не очень хотел эту работу публиковать, а в 2006 году журнал, как говорится, «заставил себя уважать». Очерк был опубликован в 2008 году в одном из изданий Института славяноведения, и теперь я его воспроизвожу в своем блоге Бункер.

Текст: Александр Кустарев

Источник: Частный корреспондент