Архив за месяц: Май 2014

Как оценить комментарии?

Правильное ведение споров и дискуссий. Пирамида Грэма

Золотой стандарт в классификации комментариев — «Пирамида Грэма». Ее автор — программист и инвестор Пол Грэм. В статье 2008 года он классифицировал комментарии по ценности для окружающего мира.

Пирамида Грэма / chaskor.ru

ПРЯМЫЕ ОСКОРБЛЕНИЯ: «ТЫ ИДИОТ»Не имеют отношения к делу. Спорщик даже не пытается доказать, что вы неправы — он просто бесится. Почти не встречается в рабочем общении — все-таки, взрослые люди.

Если среди сотрудников нашелся такой задира, ситуацию разряжает руководитель:

• Илларион, в нашей компании не принято так общаться. Если у тебя есть замечания по сути вопроса, буду рад выслушать.

ПЕРЕХОД НА ЛИЧНОСТИ: «ТЫ НЕПРАВ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ…»Оппонент опровергает идею, дискредитируя автора. Если это спланированный ход, то он ожидает, что вы начнете защищаться.

Вместо разговора по сути вы начнете доказывать, что имеете право говорить. Вместо этого разоружайте оппонента: игнорируйте его манипуляцию и требуйте перехода к сути.

• — Я не буду слушать мнение человека, который ни разу не продавал по телефону.

• — А расскажешь по сути, в чем именно я неправ?

ПРЕТЕНЗИИ К ТОНУ: «КАК ТЫ СМЕЕШЬ ТАК ГОВОРИТЬ?»Человек обиделся на то, как вы отозвались о дорогой ему вещи. Это ваша вина: зачем зря обижать человека? Наверняка ваш тон тоже не относится к делу. Разберитесь с эмоциями оппонента и вернитесь к обсуждению.

• Леша, извини. Я не хотел обидеть тебя и твой отдел. В конце концов, мы работаем над одним продуктом. Давай вернемся к тому, что мы обсуждали.

ПРЕПИРАТЕЛЬСТВО: «НЕТ, ВСЕ НЕ ТАК».

Теперь действительно появляется повод для спора. Оппонент приводит аргумент, который противоречит вашему. Но у него нет доказательств, поэтому он берет напором.

• — Витя, я тебе как специалист по маркетингу говорю: в прошлом году маркетинг работал отлично. Да, у нас были проблемы с подрядчиками, но по всем нашим кампаниям был отличный отклик.

• — Леша, вы вообще не старались в прошлом году. Я спрашивал на конференции, кто про нашу компанию слышал — никто не слышал. Вообще. Доказательства сторон — на самом деле никакие не доказательства. Это беспочвенные заявления, замаскированные под аргументы. Скорее всего, ребята спорят о разных вещах.Как только в споре начали препираться, время продиагностировать ситуацию: а о том ли речь?

• Ребята, качество работы отдела маркетинга у нас обсуждается в другой задаче.

Здесь мы отвечаем на вопрос, каким сделать форум. Какие соображения на эту тему?

Читать далее

Как говорить правду, будучи журналистом?

Альберт Плутник: «Обмануть цензуру в принципе было нельзя. Она чутка, неглупа и многоступенчата»

Альберт Плутник /chessdvor.ru

C целью узнать, как поступать в случае «закручивания гаек», и была затеяна эта статья: мы обратились к тем, кто осмелился писать острые, проблемные тексты в условиях жесточайшей советской цензуры.

1966–1999, «Известия»

(Указаны места работы в советское время)

Никаких других мнений,
кроме правильного

С УДИВЛЕНИЕМ СЛУШАЮ И ЧИТАЮ ОТКРОВЕНИЯ ИНЫХ ЖУРНАЛИСТОВ, в частности, из числа бывших политических обозревателей, занимавших «при коммунистах» видное положение в средствах массовой информации, которые не прочь предстать перед современной аудиторией чуть ли ни мучениками прежнего режима: на них как будто были гонения за их смелые, опережавшие свое время публикации. Интересно, где и как могли излагать свои революционные идеи эти фантазёры-международники?

В те годы печатные издания, радио и телевидение дружно шагали в ногу со временем. И даже не помышляли о том, чтобы хоть на шаг забежать вперёд, позволив себе несанкционированное новаторство. Существовавшая практика единомыслия и единодушия почти идеально отражена в словах сэра Уинстона Черчилля: «В СССР мало что можно, но что можно, обязательно». Все без исключения СМИ (тогда этой аббревиатуры ещё не существовало) узнавали своё мнение по любому сколько-нибудь значимому вопросу общественно-политической жизни, знакомясь с новейшими партийными документами. Ни по одной принципиальной проблеме не допускалось «разночтение». Да и никакое другое мнение, кроме правильного, то есть официального, не обнародовалось. Любое особое или личное фактически означало несогласие с решением «директивных органов», что влекло за собой ни для кого нежелательные последствия.

Случай из практики

КОГДА Я РАБОТАЛ В ОТДЕЛЕ «СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА» «ИЗВЕСТИЙ», МЕНЯ РЕДАКТОР ОТДЕЛА, ДОКТОР ЭКОНОМИЧЕСКИХ НАУК, ПОПРОСИЛ НАПИСАТЬ ПЕРЕДОВУЮ СТАТЬЮ — как раз наступал очередной весенний сев. И я написал — как мог, как понимал. Редактор прочёл, сказал, что всё нормально, но Пётр Фёдорович Алексеев, тогдашний главный, просил посмотреть перед «засылом в набор». И я понёс эти несколько страничек текста главному редактору. И вот он читает, в очках своих огромных: «Это откуда?» — в абзац уткнулся. Я говорю: «Сам написал». Берёт фломастером и — раз, зачеркнул. В общем, всё перечеркал и в конце спросил: «Ты читал речь Леонида Ильича? Вот и возьми за образец, перескажи от начала до конца». Я так и сделал и принёс ему. Он поднимает трубку и звонит в ЦК (а там был такой Капустян, если не ошибаюсь, замзавотдела сельского хозяйства) — и говорит, что к нему приду я. А я в ЦК никогда не был и даже не знал, где он находился, партбилета тоже не было: договаривались они с кем-то, и с огромным трудом туда попал и пришёл к Капустяну. Секретарша в приёмной, добрейшая женщина: «Садись, — говорит. — Вот тебе баранки, чай». Я отказался и сел ждать, пока он прочитает. А в тексте ни одного абзаца не было своего — всё из животворного «источника», слово в слово. Проходит минут 20-30, замзав меня вызывает, просит присесть; ходит туда-сюда, садится и встает, всё очень задумчиво. Что-то вроде бы его смутило. Но что? Все проверено, произнесено на всю страну, напечатано в миллионах экземпляров. Капустян в последний раз тяжело вздохнул и решился, наконец, на откровенное признание: «Ну что тебе сказать?.. Ещё не время так смело ставить вопросы». Я рад был, что запретили: как-то стыдно было прикладывать к этому руку.

«Как говорил Черчилль, в Советском Союзе мало что можно, но что можно, обязательно»
ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЖУРНАЛИСТИКА СЕГОДНЯ ВЫШЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ — они занимаются реальной жизнью и реальными проблемами. Не то чтобы районные газеты стали лучше писать, нет: сами журналисты, областные, которые не занимаются политикой, занимаются более глубинными слоями. Самые сильные журналисты у нас в «Известиях» занимались практикой жизни, сострадать простым людям считалось высокой журналистикой — сессии верховных советов считались самой низкопробной журналистикой. Реальные отношения людей были. Неслучайно спектакль Александра Гельмана «Премия», где одна бригада рабочих отказалась от премии, вызвал в обществе бурные обсуждения, потому что люди осмелились за себя вступиться. Речь даже не идёт о том, что наш народ не смелый — он покорный.

Как можно было «обмануть» цензуру

ОБМАНУТЬ ЦЕНЗУРУ В ПРИНЦИПЕ БЫЛО НЕЛЬЗЯ. ОНА ЧУТКА, НЕГЛУПА И МНОГОСТУПЕНЧАТА. К внешней цензуре добавлялась и внутренняя самоцензура: журналисты прекрасно понимали, о чём и как можно писать, а каких тем не стоит и касаться — непроходные. И большинство сотрудников и авторов даже не пытались приближаться к границе запретов, останавливались на полпути.

Но были журналисты, которых не устраивало такое положение. Они рисковали, проявляя иногда профессиональный героизм. Важно, в каком коллективе работал человек, какая в редакции царила атмосфера, кто стоял во главе издания. Сильный журналистский коллектив мог не только подчиняться установленным нормам, но и существенно влиять на эти нормы — своим бунтарским духом, противлением злу не насилием, но твёрдым выражением своей воли. Таким редакциям как будто больше позволялось, чем другим — робким и послушным. Именно на их страницах появлялись эпохальные публикации.

Работать с авторитетным главредом

ЕСЛИ ЖУРНАЛИСТ ОТКРЫВАЕТ НОВУЮ ТЕМУ ИЛИ ЗАМАХИВАЕТСЯ НА КАКОЙ-ТО ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ, освящённый партийными директивами, или на высокопоставленное лицо, которого до него все боялись тронуть, он ставит под угрозу не только себя самого, но и своего редактора, газету, издание. Опять-таки: когда журналисты выставляют себя героями, нужно внимательно смотреть, что была за обстановка, кто был редактором и так далее. В газете очень много материалов, и главный редактор является соавторам всех без исключения — какой бы ни был материал, плохой или хороший. Плохое издание? Посмотрите, кто главный редактор.

Главные редакторы отличались удивительным свойством, и не самым худшим: им хотелось, чтобы их газета была лучше других, смелее других, чтобы она выступала первооткрывателем, но вместе с тем ему бы за это ничего бы и не было. Некоторым это удавалось. У нас был главный редактор, Толкунов, он обладал большим авторитетом не только в редакции, но и далеко за её пределами, а главное — в ЦК. Он был умный, образованный и широко мыслящий человек. Видимо, все понимали, что такой человек на своём месте лучше, чем кто-либо, знает, что можно, а чего нельзя. Когда происходили известные события 1968 года в Чехословакии, один из наших корреспондентов, призванных освещать ввод наших войск под определенным, разумеется, углом зрения, отказался делать это. Он был немедленно отозван, и ему грозило отлучение от профессии. Но Толкунов взял журналиста под защиту, на что мало бы кто решился: все знали, раз уж ЦК за кого-то взялся, лучше не вставать на его пути. А Толкунов встал, и, что удивительно, это не сказалось на его собственной карьере. Он единственный главный редактор «Известий», который был дважды главным: в 60-х годах и в 80-х, когда он вдруг вернулся — в другой исторической обстановке. Авторитет у него был никак не меньший, чем у секретаря ЦК.

Читать далее